Вторая мировая война разделила народы мира на два противоборствующих лагеря. Одни поддерживали фашизм во главе с Германией и её союзниками, а другие во главе с СССР составили антигитлеровскую коалицию.
Что лежало в основе идеологических и нравственных критериев для выбора участия в той или другой армии? Что объединяло солдат и позволяло идти им на смерть?
Поскольку я прошёл в пехоте не одну тысячу километров фронтовых дорог, участвовал во многих боях и вместе с боевыми товарищами самых разных национальностей, съел, что называется, не один пуд соли, то на примере нашей роты смогу, в какой-то мере, понять ту нравственную, духовную и идеологическую основу во взаимоотношениях солдат бывшего Советского Союза, которая позволила добиться Победы над фашизмом.
Какие мотивы поддерживали боевой дух наших солдат, помогли перенести неимоверные тяжести военного быта, сохраняли веру в победу?
Мне приходилось встречаться и беседовать с солдатами вражеской стороны, почувствовать и их взгляды на взаимоотношения с солдатами иных национальностей, воевавшими на стороне гитлеровцев.
Можно смело и однозначно утверждать, что основой во взаимоотношениях в нашей армии, на примере моих однополчан, была – дружба.
И самое важное – она цементировалась уважением и в какой-то мере любовью всех населявших СССР народов к русскому народу, как об этом сказал после окончания войны И.В. Сталин.
Ясный ум, стойкий характер и терпение русских людей проявлялись в каждом деле, особенно на фронте.
Удивительно и другое: многие народы, но в большей степени русские, пережили жесточайшие несправедливые репрессии по вине того же Сталина, многие имели право быть недовольными политикой советского руководства, но в момент нависшей угрозы существования государственности и нации нашли в себе силы и мужество позабыть обиды и встать на защиту Союза ССР.
В большинстве своём солдаты шли в бой не за Сталина, как это широко пропагандировала угодливая пресса, а за национальные интересы, за Родину. И никто не может убедить нас, фронтовиков, в том, что это не так. Ни в одной атаке нашего полка не звучал, например, клич – «За Сталина!» До сего времени ярые сталинисты с какой-то злостью обрушиваются на каждого, кто не подтверждает этот факт. Наше русское «УРА» было и осталось самым стойким кличем. Иногда оно заменялось более крепким русским словом.
Главным фактором духовной стойкости и веры у каждого из советских бойцов, некоторые даже не осознавали этого, было национальное чувство. Война носила национально освободительный характер, а не идеологический или политический, хотя и не без этого.
И уму не постижимо сегодняшнее противостояние стран СНГ на почве национальной неприязни. Фронтовая дружба осталась нерушимой, и стоило кому бы ни было из нас приехать в любую бывшую республику в гости к другу, как каждый был встречен с радостью и гордостью.
Разве старшина нашей роты украинец Анатолий Николаевич Бурлак позволит обидеть бывшего подчинённого, если во время войны всю душу вкладывал в заботу о солдатах. Красавец, статный, он служил до войны в роте охраны Кремля, стоял в почётном карауле у мавзолея Ленина. И лишь позднее, когда его родная Полтава была захвачена немцами, он ушёл в стрелковую роту, где был любимцем в полку, прекрасным наставником, заботливым хозяином. Командиром роты считался старший лейтенант Сорокин, но всеми хозяйскими делами ведал старшина, а поэтому он был ближе к бойцам, знал каждого из нас в большей степени, чем ротный. Отдать должное всем украинцам, они, как и белорусы, были самыми приязненными бойцами и командирами нашей армии. Многие являлись примером для всего личного состава, но никто из них, никогда не выделял себя.
В ячейку управления роты входили и связной командира роты ст.лейтенант Николай Васильевич Сорокин, удивительно добрый, спокойный и непомерно трудолюбивый ефрейтор, татарин Нигмадзанов Хабры. Есть поговорка: «Злой, как татарин».
Вспоминая моего боевого товарища, с которым был в дружеских отношениях и очень уважал его, думал: «Побольше бы таких татар».
Его забота о командире роты не имела границ. Он безропотно нёс в походах в своём вещмешке не только свой груз, но и командира. У него всегда находилось необходимое для починки одежды – иголка, ножницы, материал для подворотничков, не говоря о фляжке, ложке и котелке для командира. Странно, но и граната у него была в запасе и лишний автоматный диск. Невысокого роста, похожий больше на мальчишку, он не отличался силой, зато выносливости ему было не занимать. Ни с кем никогда не конфликтовал, на шутки отвечал какой-то детской улыбкой. В бою был исполнителен как связной, которого гоняли по передовой в любой обстановке, которого ждали командиры взводов. О нём можно написать повесть, но не менее яркими личностями были и солдаты других национальностей, упомянуть которых я обязан. Например, узбек Хабибул Хабибетович Ахтямов – второй номер станкового пулемёта у сержанта Казанцева из Благовещенка. Кряжистый, плотного телосложения, с ногами, похожими на два столба, невысокого роста, с крупным испещрённым оспинами лицом, он был настолько нетороплив, что взводный лейтенант Садыков был вынужден отказаться на полевых учениях от попыток заставить Хабибула делать перебежки. В бою же за посёлок Оттошен в Восточной Пруссии нам пришлось отступать, а точнее «драпать» и Хабибул бежал с лафетом от станкача за плечами с такой прытью, что я, значительно моложе его по возрасту, не мог догнать его. Позднее, вспоминая тот случай, мы стали подшучивать над ним, но он только улыбался в свои реденькие усы. В тот раз именно они с Казанцевым первыми заняли на опушке леса позицию и отразили пулемётным огнём преследовавших нас контратакующих немцев. Будучи молчаливым, Хабибул не лез в споры и пересуды, лишь глаза в узких щелях выдавали своим блеском его интерес к теме.
Я точно не знаю, согласно какой веры или традиции некоторые народы не кушают свинины, то ли татары или выходцы из Средней Азии. Этот запрет позволял подшучивать над ними, соблюдавшими такую особенность национальной кухни. Некоторые русские Тёркины использовали такую странность: они сжимали рукой угол шинели, отчего получалась фигура похожая на свиное ухо и спрашивали: «Чушка кушать будешь?» особенно во время еды сдобренной салом каши в надежде, что привередливый южанин откажется от еды и второе блюдо перепадёт шутнику. Правда, армия приучила и южан не обращать внимания на традиции и запреты Аллаха с Магометом – кушали без опасений на божью кару.
Я упоминал лейтенанта Садыкова, командира взвода. Он удмурт. Все мои попытки заметить в нём признаки представителя «отсталого» народа были безуспешными. Внешне он ничем не отличался от славян. На совещании у комбата Тагир сидел где-нибудь незаметный, внимательно слушал, и, получив приказ, повторял его, выполнял в большей степени аккуратно, чем другие взводные. Воевать он умел, находил правильные выходы, а поэтому из всех взводных прошёл весь путь до конца войны без ранений – редкое явление для командиров младшего состава.
В его взводе командиром отделения служил сержант Циганков Георгий Иванович, колоритнейшая фигура! Он – чуваш. Ноги у него почему-то были настолько кривыми, что при ходьбе создавалось впечатление, будто едет на колесе: «Сержант, тебе бы в кавалерии служить» шутили острословы. Он не обижался, но в отделении солдаты его побаивались, дисциплину умел держать. Во многих случаях его отделение во время боя выполняло самые ответственные задачи.
Помню я и солдата – таджика Гаджимагомедова Рамзы. Высокий, чёрный, с какой-то гордой статью, он напоминал мне басмача из наших фильмов о войне с басмачеством в гражданскую войну. Молчаливый до такой степени, что я думал он не знает русского языка. Знал, но слабо, хотя по всему было видно, что всё понимал.
Был в роте мордвин наводчик РПД Ланичкин Алексей.
О принадлежности бойцов к той или иной национальности знал только я, поскольку вёл учёт личного состава, а другие солдаты и даже командиры не знали, да и не интересовались этими данными.
Были в роте и евреи. Одно время батальоном командовал еврей майор Гершун Моисей, прибывший с Дальнего Востока, когда Сталин к концу войны призвал в армию многих и из них, да и других, как мы поняли, тыловиков. Майор оставил после себя неприятное впечатление, поскольку стал наводить уставной порядок и тем самым нарушил фронтовые взаимоотношения, сложившиеся на других принципах. Как гласила солдатская молва, его в отместку за излишнюю уставную требовательность накрыл миной во время боя командир минроты капитан Панов, которого почему-то особенно невзлюбил майор.
Кстати говоря, в последнее время появилось много кинофильмов, где героями фигурирую солдаты этой нации. Да, были они и наводчиками РПД, такие как Гольдман Исаак, или старший лейтенант Шатенштейн Давид – командир стрелкового взвода, геройски погибшие в бою, но основная масса прибывших евреев незаметно перешла в хим, хоз, муз взводы, в санчасти в финотдел и в связь.
Были представители из Кавказа. Особенно мне помнится удивительно красивая девушка, которую я сравнивал с ласточкой-касаточкой, чёрноокой, стройной, подвижной и всегда приветливо улыбающейся – армянкой, чьё имя, к сожалению не помню. Могу признаться, что я был неравнодушен к ней. Она служила при штабе полка. Нам казалось, что она любит командира полка майора Александра Петровича Мельникова, поскольку находилась чаще всего при нём. Как мне рассказывал после войны сам Александр Петрович, он был весьма благодарен этой удивительно храброй девушке – она несколько раз спасла ему жизнь. В Эстонии немецкий фугас разбил машину, все бросились прочь из под обстрела, лишь она осталась при нём, звала растерявшихся беглецов не стесняясь применить слова из чисто мужского лексикона, вытащила контуженного командира из под земли и вместе с другими доставила в санчасть. К счастью, контузия вскоре прошла.
Таких случаев было немало. Не помню подробности, но случилось непредвиденное – осколком мины славной любимице полка оторвало руку по локоть.
Спустя 30 лет на встрече ветеранов нашей дивизии в Ленинграде я встретил её и даже, преодолев смущение, пригласил на танец, спросил, правда ли, что она любила полковника Мельникова. «Нет. Я любила капитана из первого батальона, но позднее он погиб» - ответила она.
К моему огорчению это была уже не та красавица, образ которой я хранил многие годы – время и трудная жизнь сделали своё дело, хотя на том вечере она держалась с большим достоинством и заслуженно пользовалась всеобщим вниманием.
И всё же основным костяком всей советской армии были русские солдаты. Недаром немцы звали нас Иванами, как мы их – Фрицами, англичан – Томми, американцев – Айками.
Состав рот менялся после каждого боя, из 56 бойцов нашей роты после боя в Эстонии осталось 29 человек. Иногда потери достигали сотнями раненых и погибших, попавших в число «невозвратных потерь».
За всю службу на фронте я не помню ни одного конфликта на межнациональной почве. Да и после войны дружба фронтовиков претерпела много испытаний и выдержала их. На встречи приезжали друзья из разных бывших республик. Удивительно спокойный, уравновешенный балагур и острослов, Полный Кавалер ордена Славы Василий Яковлевич Тупкаленко – полковой разведчик, украинец. Не менее отважный и тоже Полный Кавалер ордена Славы армянин Арут Вартересович Шушанян, башкир, полный Кавалер ордена Славы Зайнуллин, грузин Сандро, привозивший канистру виноградного вина. Всех не перечислить.
Могла ли армия фашистского блока иметь в своей основе дружбу? Думаю, что нет. Немцы считали себя расой господ, высшей расой, всячески демонстрировали своё превосходство, что, конечно, не способствовало единению их с союзниками. Итальянцы, румыны, испанцы, французы, а тем более славяне не питали и не могли питать уважения к высокомерным арийцам.
Иванов М.Ф., ветеран Великой Отечественной войны