Инфовойска России: к структуре нового типа?

[caption id="attachment_4920" align="alignleft" width="300"]Фото: РИА Новости Фото: РИА Новости[/caption]

Заявление министра обороны Шойгу о том, что в России созданы войска информационных операций, сделанное на заседании Госдумы РФ 22 февраля, породило всплеск реакций, в том числе от источников в самом парламенте и других структурах, и обсуждений в СМИ. Интерес вызывают прежде всего вопросы о том, насколько новой является такая структура, и какие именно задачи будут на нее возложены.

Если отталкиваться от слов министра, который сравнил вновь учрежденную структуру с подразделениями контрпропаганды, существовавшими во время СССР, то речь и вправду идет скорее о возрождении обширного советского опыта, нежели о формировании потенциала информационного противоборства с нуля. Ведение пропаганды и контрпропаганды (так называемой спецпроганды), психологической борьбы входило в спектр задач советских вооруженных сил большую часть времени их существования вплоть до распада Союза. В зависимости от конкретных задач, условий и видов операции использовался широкий диапазон методов, включавший в себя рапространение листовок и иных носителей печатной информации для ведения пропаганды и дезинформации среди состава вооруженных сил и мирного населения противника, радиопропаганду на территории противника, распространение слухов и деморализующей информации через внедренных на территорию противника агентов и т.д.

Имея комлексный характер, такая деятельность зачастую велась в тесном сотрудничестве и взаимодействии между собственно военными и спецслужбами, включая КГБ. Однако в вооруженных силах СССР существовали отделные, специализированные структуры, отвечавшие за этот фронт задач и способные выполнять их самостоятельно: например, Политическое управление (ПУР) Красной армии (с 1958 по 1991 гг. носило название Главное политическое управление Советской Армии и ВМФ), имевшее разветвленную внутреннюю структуру. Примером комплексной операции информационного противоборства можно считать деятельность таких структур в ходе военной кампании СССР в Афганистане. Операции военных структур спецпропаганды достигли пика к середине кампании, в 1985 г., и включали в себя развертывание на занятой территории мощной сети пропагандистского радиовещания, распространение слухов, анекдотов и иной информации и дезинформации для дискредитации лидеров афганской оппозиции, безвозмездную раздачу местному населению топлива, продуктов и иных материальных благ с целью привлечения к сотрудничеству.

Естественно, ВС СССР не были одиноки в подобной работе – не менее внушительную теоретическую и институциональную базу военного информационного противоборства создали США. Еще в 1956 г. в структуре американских сухопутных сил было создано Управление специальных методов войны, действовавшее на базе отдельного батальона психологических операций (PsyOps) и развернутое до отдельной группы психологических операций ко времени наиболее интенсивного участия США в войне во Вьетнаме (1965 г.). Позднее группы PsyOps появились и в других видах войск США, а сегодня ключевой структурой в этой области является Командование Армии США по гражданским вопросам и психологическим операциям (Army Civil Affairs and Psychological Operations Command), которое координирует работу отдельных Групп информационной поддержки.

Неизбежным образом развитие информационных технологий и прежде всего Интернета вкупе с глобализацией масс-медиа и их переходом в режим онлайн потребовала серьезной модернизации военного аппарата пропаганды и контрпропаганды. Отдельным сюжетом стало формирование потенциала и специализированных структур для военных операций в киберпространстве: ниши задач, самостоятельной по отношению к PsyOps и информационному противоборству, но пересекающейся с ними в плане средств и методов. США, будучи первопроходцами в части формирования технологического потенциала и доктринальной базы для спецопераций в киберпространстве, сориентировались в этой области раньше других стран. Еще в начале 1990-х гг. успех операции «Буря в пустыне» был во многом обусловлен не только применением умного вооружения и ИТ (прежде всего подразделениями ВВС США), но и активной информационной кампанией, направленной на деморализацию иракских военных и дискредитацию действий режима Саддама Хусейна в их глазах. Подобные методы использовались и в ходе второй иракской кампании в 2003 г. В феврале 2006 г. с принятием Объединенным комитетом начальников штабов ВС США новой редакции доктрины «Информационные операции» (JP 3-13) психологические операции были окончательно вписаны в единую гармоничную классификацию информационных операций ВС США в качестве одного из отдельных пяти направлений наряду с радиоэлектронной борьбой (РЭБ), сетевыми операциями, мероприятиями пo оперативной маскировке, а также мерами по обеспечению безопасности собственных сил и средств.

Российские ВС столкнулись с острой необходимостью модернизации своего подхода к информационным операциям значительно позже, в 2008 г. – в ходе и после грузино-южноосетинского конфликта, который был успешен с точки зрения собственно военных задач, но почти вчистую проигран на поле медийного и информационного противоборства. Первым плодом размышлений над тем, что и в какую сторону необходимо менять, стал выпущенный в конце 2011 г. документ «Концептуальные взгляды на деятельность ВС РФ в информационном пространстве» - по сути, первый неформальный прообраз военной доктрины информационных операций РФ. В «Концептуальных взглядах…» были заданы приоритеты плотного информационного освещения и сопровождения военных конфликтов, прописаны задачи взаимодействия вооруженных сил с медиа и общественностью. В том числе была отмечена очевидная и давно назревшая вещь – необходимость адаптировать методы и средства информационных операций к новым технологическим площадкам и форматам, прежде всего Интернету, который глобален и трансграничен, «многоканален» и не поддается заглушке и отключению, обеспечивает мгновенное распространение информации за пределы района конфликта по всему земному шару.

Вероятно, недавнее  заявление министра обороны и отражает итог проделанной работы по претворению в жизнь положений документа и других концептуальных наработок ведомства за последение годы. В этом смысле ВС РФ «подтягиваются» на уровень наиболее развитых современных государств и закрывают точечный пробел, существовавший в их модернизированной реформами Сердюкова конструкции: наработанная десятилетиями советская база теории, методов и практик информационного противоборства адаптируется к изменившимся реалиям информационной глобализации.

Главная интрига, которая вытекает из такого взгляда на заявление Шойгу, и создает путаницу в комментариях представителей Госдумы и других источников: насколько деятелность новых «информационных войск» будет интегрирована и увязана с «кибервойсками»? Следует иметь в виду, что создание «российского аналога Объединенного Киберкомандования ВС США», о котором российские спикеры, включая вице-премьера Рогозина, периодически сообщают с 2012 г. – в целом отдельная история. Само американское Киберкомандование, например, структурно не соподчинено армейскому Командованию по гражданским вопросам и психологическим операциям и не зависит от него в планировании и проведении своих операций. Более того, Группам информационной поддержки военных операций (MISO Grops) в США законодательно запрещены операции в отношении американских граждан – в то время как для Киберкомандования, напротив, ключевая задача состоит в защите информационных инфраструктур Минобороны США, что подразумевает активные защитные меры «на своей территории». Да и в самом СССР деятельность ПУР ВС на оперативном и тактическом уровне лишь эпизодически пересекалась с работой Управления Генштаба по радиоэлектронной борьбе – в основном, когда речь шла о блокировании действий противника по ведению радиопропаганды на советской территории. В конце концов, сетевые операции, включая взлом и проникновение в информационные системы, выведение из строя информационных инфраструктур противника и защита своих ИТ-активов по своей сути находятся довольно далеко от задач пропаганды и контрпропаганды. Сегодня работа по наращиванию военного киберпотенциала РФ ведется на уровне развертывания инфраструктуры – такой, как Закрытый сегмент передачи данных (ЗСПД) для нужд Минобороны и создание интегрированной сети связи для нужд национальной обороны, безопасности государства и охраны правопорядка. Эти задачи из совсем другого спектра, нежели наращивание возможностей ведения пропаганды и контрпропаганды в глобальном информационном пространстве.

Таким образом, можно было бы сделать вывод о том, что часть российской аудитории, включая как СМИ, так и лиц, принимающих решения, не до конца услышали сообщение Шойгу и поспешили объединить тему создания «инфовойск» с работой над развертыванием структур киберобороны в РФ. Но есть важная оговорка. Ситуация последних лет в мире показывает четкую тенденцию в сторону все более активных и эффективных гибридных операций, сочетающих технологию военных киберопераций с целеполаганием информационного противоборства. В качестве примера можно назвать серию кибератак на инфраструктуру электоральной системы США с последующим использованием похищенной информации для влияния на избирательный процесс. Кто бы ни стоял за подобными действиями, произведенный ими эффект, безнаказанность их авторов и сравнительно низкая сложность и ресурсоемкость дают все основания, чтобы прогнозировать резкое нарастание подобных операций в ближайшем будущем. В этих условиях адаптация к новому формату «синтетических» или «гибридных» операций, сочетающих в себе PsyOps и кибероперации, может быть необходимостью, которую диктуют реалии времени. И с этой точки зрения те, кто не проводят водораздел между «информационными войсками» и «российским киберкомандованием», могут быть правы. Открытой информации пока недостаточно, но пока ничто не противоречит тому, что концепция деятельность в информационном пространстве и структурные преобразования в ВС в ее рамках действительно идут по пути создания единой, комплексной структуры, в которой задачи информационного противоборства и киберобороны тесно интегрированы и изначально увязаны между собой.

Однако достичь высокой эффективности такой «синтетической» структуры будет крайне сложно. Во-первых, нужны специалисты из двух совершенно разных ниш - традиционной «технической» ИБ, сетевой безопасности и защиты информации, - и из ниши стратегических коммуникаций, медиа, и более специальных областей вплоть до психолингвистики и семантики. Во-вторых, необходимо будет обеспечить реально тесное взаимодействие людей из этих двух разных профилей экспертизы друг с другом. В-третьих, офицеры среднего и высшего звена в такой структуре должны будут совмещать предметное знание и стратегически глубокое понимание обеих областей - и киберопераций, и психологических операций. Такие кадры крайне дефицитны и не берутся из воздуха, их подготовка на поточной основе требует серьезных изменений в системе военного образования и практиках рекрутинга специалистов из гражданского сектора. Минобороны придется решать весьма сложную и нетривиальную задачу – но успех в этом направлении может окупиться выстраиванием по-настоящему передовой модели комплексных действий в информационном пространстве. Еще один вопрос, правда, в том, насколько открывающиеся перед ВС РФ возможности будут способствовать укреплению международной безопасности и стабильности, и насколько спокойно будет с этим жить нашим зарубежным партнерам.

Олег Демидов

Источник