События 2018 года свидетельствуют о том, что попытки обострить этнополитическую и социально-экономическую ситуацию на Северном Кавказе вовсе не сданы в архив. Вспомним в этой связи хотя бы сентябрьские беспорядки в Заюково и Кенделёне (Карардино-Балкария) или волнения в Ингушетии, формальным поводом к которой стало подписание договора об административной границе с соседней Чеченской Республикой. Помимо призывов к отставке главы республики, авторы направленного в приёмную президента России обращения упоминают известный закон «О реабилитации репрессированных народов», приведший в своё время к обострению конфликта вокруг Пригородного района. А 13 октября в Ставрополе прошло расширенное правление «круга» Кавказской казачьей линии (объединение «нереестровых» казаков), высказавшееся за возвращение в состав Ставрополья двух районов, ныне входящих в Чеченскую Республику – Наурского и Шелковского, переданных тогдашней Чечено-Ингушской АССР в 1956 году. При этом казаки ссылаются на прецедент уточнения административных границ между Чеченской Республикой и Республикой Ингушетия. Как не трудно заметить, периодически обостряющиеся конфликты в значительной степени проистекают из частых переделов этно-административных границ в регионе и ослабления контроля за социально-экономическими и этнополитическими процессами на Северном Кавказе со стороны федерального Центра.
Очередной точкой приложения деструктивных усилий может стать Карачаево-Черкесская Республика. В конце 2018 года аффилированные с «Радио Свобода» источники сообщили о появлении на американском сайте Change.org адресованной Президенту России петиции Фатимы Хапсироковой о возможном создании нового субъекта – Абазино-Черкесской республики со столицей в Черкесске, либо о переходе населённых черкесами и абазинами районов КЧР к Ставропольскому краю. Авторы утверждают о том, что в Карачаево-Черкесии «серьезно обострился национальный вопрос. Ранее в республике действовал принцип национального паритета, при котором главные руководящие посты были распределены между представителями пяти субъектообразующих национальностей – карачаевцами, черкесами, русскими, абазинами и ногайцами. Но постепенно карачаевцы полностью захватили власть в республике и сейчас они занимают все кресла в правительстве и администрации главы республики, парламенте и всех значимых федеральных и региональных структурах». Также отмечается, что из КЧР были «практически изгнаны авторитетные и опытные руководители русской национальности и именно из-за дискриминационной кадровой политики число русских в КЧР уменьшилось». Кроме того «…населенные пункты, где проживают черкесы и абазины, лишены социальных и коммунальных благ, даже школы и детские сады ремонтируются на личные средства меценатов, покинувших республику. Тогда как в других районах, которые населены карачаевцами, строят детские сады и школы, проводят газ, обустраивают больницы и прокладывают новые дороги». Говорится в петиции также о дискриминации местного бизнеса по национальному признаку.
Ранее, летом 2018 года главы ряда общественных организаций призвали Президента России обратить внимание на перекосы в кадровой политике республики. Из 48 федеральных органов исполнительной власти в КЧР только одним руководит черкес, а в тех органах, где руководителями являются карачаевцы, число сотрудников той же национальности может составлять до 85-90 %, отмечалось в письме, подписанном Абу-Юсуф Бановым («Совет старейшин черкесского народа»), Джанибеком Кужевым («Абаза») и Рауфом Дауровым («Центр черкесской культуры»).
По данным Росстата (2016 г.), из 466 тысяч жителей КЧР карачаевцы составляют почти 41 % (194,3 тыс.), русские и русскоязычные – порядка 32% (150 тыс.), черкесы – около 12 % (56,5 тыс.), абазины – 7,8 % (36,9 тыс.), ногайцы – 3,3% (15,7 тыс.). Соответствующие языки признаны государственными языками в республике. Вместе с тем, только за 1996-2011 гг. в. представительство русских уменьшилось на 11,5 % , в то время как карачаевцев, черкесов, абазин и ногайцев увеличилась на 8,8%, 1,9%, 0,8% и 0,2% соответственно.
Вопросы неформального этнического представительства в региональных органах власти традиционно отслеживаются национальными общественными организациями, возникшими в 1990-х годах и позднее. Если карачаевцы и русские (в силу своей многочисленности по сравнению с остальными народами) исходили из принципа пропорциональности, то черкесы, абазины и ногайцы настаивали на принципах паритетного представительства во власти, включая поочерёдное руководстве республикой представителями субъектообразующих этносов и на конституционном закреплении данного правила.
В «смутные времена» начала 1990-х годов громко заявившие о себе национальные общества добились провозглашения Карачаевской Республики (17 октября 1991 г.), Республики Черкесия (27 октября 1991 г.), Абазинской Республики (ноябрь 1991 г.), Баталпашинской Казачьей Республики и Зеленчукско-Урупской Казачьей Советской Социалистической Республики, которые 30 ноября 1991 г. объединялись в Верхне-Кубанскую Казачью Республику. Разрушительный «мини-парад суверенитетов» удалось приостановить в марте 1992 года, когда почти 80 % граждан высказалось против дробления Карачаево-Черкесии по национальному принципу, и она, сохранив свою целостность, с 9 декабря 1992 г. стала называться Карачаево-Черкесской Республикой. Однако это не сняло проблему её возможной фрагментации, и вопрос о нарушении паритета при назначении на руководящие должности возникает в республике не в первый раз. Ранее активная борьба лидеров национальных общественных организаций за большее представительство своих народов во властных структурах (и, соответственно, за доступ к материальным ресурсам) приводила к достаточно серьёзным конфликтам – в 1995, 1999-2000, 2008, 2010-2011 годах. Вот и недавнее письмо глав ряда общественных организаций было спровоцировано слухами о возможном новом главе налогового ведомства республики: абазину Хазрету Нирову якобы готовят замену – карачаевца Расула Текеева. Вслед за этим последовала «война компроматов», из чего некоторые наблюдатели сделали вывод об обострении межэлитных противоречий в республике.
По мнению кандидата исторических наук И. Джазаевой,
«ни на политико-правовом, ни на социально-экономическом, ни на ментальном уровне не преодолены источники конфликтогенности в «гибридных» автономиях Юга России, включая Карачаево-Черкесию. Более чем 20-летний опыт неутихающих межэтнических коллизий в этом регионе наглядно показывает: в современной «кавказской» политике федерального центра практически не учитывается ни практический опыт прошедшего века, ни его интеллектуальный задел. Поэтому можно прогнозировать, что процесс административно-территориального обустройства Северного Кавказа далёк от завершения и вряд ли будет завершен в обозримом будущем».Напомним, границы КЧР в 1920-х – 1950-х «переделывались» 4 раза; кроме того, географически преобладающая её часть – «карачаевско-абазинский» регион – был включен в 1944-56 гг. в состав Грузинской ССР (в статусе Клухорского района) в связи с депортацией карачаевцев и частично абазинов с хемшилами. Черкесская же автономная область Ставрополья была в тот период ограничена городом Черкесск и небольшим прилегающим районом. Черкесское же население в 1945-52 годах стало покидать эту территорию из-за опасений потери статуса автономной области. Примерно с 1954 года начался «обратный» процесс, однако к тому времени в поощрялось прибытие в Черкесскую автономию русского и русскоязычного населения, а также ногайцев. В начале 1950-х годов существовал даже проект переселения части ногайцев из компактного региона их проживания на северо-востоке Северного Кавказа и юго-западе Нижнего Поволжья. Однако вскоре от этих планов отказались в связи с репатриацией (1955-59 гг.) карачаевцев и балкарцев из республик Средней Азии.
Карачаевский (Клухорский) район в составе Грузинской ССР (1944-1956 гг.)
Впоследствии Карачаево-Черкесская автономная область была полностью восстановлена в составе Ставрополья; Грузии предписали возвратить ей Карачаевский (Клухорский) район, против чего грузинские власти пытались возражать. Но с тех же пор политика Ставрополя и Черкесска была нацелена, с подачи высшего руководства СССР, на максимальное благоприятствование карачаевцам, что, в свою очередь, способствовало приоритетности социально-экономических программ преимущественно в их районах (объявленных в 1991 году республикой, вышедшей из состава Ставрополья). И эта политическая линия сохранилась до настоящего времени. Некоторые проблемы, обозначенные в вышеупомянутой абазино-черкесской петиции, существовали издавна, на что имеются надёжные исторические свидетельства. Дальнейшее усугубление негативных тенденций вполне может дестабилизировать не только КЧР, но и сопредельные территории – вряд ли случайно авторы некоторых публикаций усматривают возможную связь между событиями в Карачаево-Черкесии и упомянутыми в начале статьи сентябрьскими беспорядками в Кабардино-Балкарии. Даже эпизоды, казалось бы, сугубо криминального свойства, зачастую используются в целях разжигания межнациональной неприязни. Нельзя сказать, что всё это не осознаётся властями республики и структурами гражданского общества. Межнациональный Совет КЧР осудил провокационные публикации в СМИ и Интернете. И всё же представляется, что для поддержания межнациональной стабильности в КЧР недостаточно задействованы экономические факторы, способные в рамках межрайонных отраслевых и межотраслевых проектов, усилить производственную (и соответственно социальную) интеграцию черкесо-абазинских и карачаевских районов республики. В экономической «табели о рангах» КЧР на Карачай традиционно приходится до 80% объема запасов промышленного сырья, почти столько же – гидроэнергетических и курортно-лечебных ресурсов республики. Среди факторов, подпитывающих озабоченность черкесской стороны социально-экономическим и управленческим «перекосами» – ситуация в курортной сфере КЧР. Пока развивается она, согласно объективным причинам и известным курортным возможностям этого края, почти исключительно в Карачае. Потенциал соответствующей сфера в Черкесии, представленная крупными запасами минеральных и лечебных грязей, а также рекреационными возможностями района Кубанского водохранилища и низовья Кубани, раскрыт ещё далеко не полностью. Прежде всего, для черкесских районов республики, целесообразно восстановить пассажирский железнодорожный маршрут Черкесск-Зеленчук (и далее по маршруту основная Транскавказская магистраль – Москва), отмененный ещё в конце 1970-х годах. Возможно, загрузка этого маршрута окупится не сразу, однако из зарубежной практики известно, что социальная и политическая роль железнодорожного сообщения вовсе не исчерпывается сугубо перевозочной рентабельностью.
Кроме того, ввиду расположения промышленных ресурсов медных, вольфрамовых руд и золота в труднодоступных районах Карачая (см. карту), комплексная технологическая цепочка их добычи и, обогащения и переработки, вполне могла бы включать черкесские районы республики. Черкесск и Усть-Джегута соединены железной дорогой друг с другом и с основной транскавказской магистралью (через Зеленчук). Но в рамках этого проекта, скорее всего, потребуется реализация «карачаево-черкесской» части железнодорожного проекта Черкесск – Карачаевск – Сухум, впервые разработанного еще в первой половине 1950-х годов.
Всё это важно и с точки зрения приграничного положения КЧР с Абхазией и Грузией, что имеет для России очевидную геополитическую и военную значимость. В первую очередь – в контексте задач по поддержанию стабильности в неспокойном Кавказском регионе, исключению радикальных (в том числе трансграничных) проявлений экстремизма и этнического национализма.
Алексей БАЛИЕВ