Чуть более 40 лет тому назад, в декабре 1981 года, на фоне экономических неурядиц и идеологической экспансии со стороны Запада и Ватикана, острый внутриполитический кризис в Польской Народной Республике привёл к введению в этой стране военного положения. В исторической публицистике распространена тока зрения, что решительный шаг премьер-министра и министра обороны Войцеха Ярузельского был обусловлен стремлением предотвратить ввод в Польшу советских войск с непредсказуемыми последствиями. Однако в реальности ситуация была гораздо более сложной: в частности, прибывший 7 декабря в Варшаву по указания Брежнева главнокомандующий силами Организации Варшавского Договора маршал Виктор Куликов передал польским лидерам «пожелание» Москвы о том, что «стабилизировать обстановку в стране можно только через введение военного положения». (1)
В ходе состоявшегося несколькими днями ранее заседания Комитета обороны Варшавского договора, главы военных ведомств Венгрии и Румынии отказались согласовывать заявление «О положении в Польше» с осуждением «действий контрреволюции и вмешательства во внутренние дела Польши со стороны НАТО». Данное обстоятельство поставило Ярузельского в полное недоумение: заявив о том, что «союзники загоняют нас в безвыходное положение и оставляют одних», он сам поставил вопрос возможности ввода советских войск в случае, «если ситуация в Польше станет критической» (2). И это – лишь одно из свидетельств отсутствия в рамках «социалистического содружества» консолидированной позиции по «польскому вопросу». Резонно опасаясь распространения на свои страны волнений, предшествовавших введению военного положения в Польше, власти практически всех «просоветских» соцстран предпочли отмежеваться от коллективных инициатив по стабилизации ситуации в ПНР. Не менее того они опасались перспективы в той или иной мере разделить бремя начавшейся двумя годами ранее советской военной операции в Афганистане. Поэтому, к примеру, предложенное Москвой совещание стран-членов Варшавского договора по «польскому вопросу», намеченное на 12 февраля 1982 г., не получило «единогласного» одобрения со стороны формальных союзников. Традиционно же отличавшаяся фрондёрством Румыния и вовсе намеревалась оказать режиму Ярузельского «сепаратную» помощь...
В беседах с польскими послами в Бухаресте В. Стецински и Б. Стахура (соответственно в феврале 1982 г. и феврале 1983 г.) Чаушеску утверждал, что введение военного положения – это временная мера: нужны чёткие государственные действия по укреплению социалистических основ в экономике, социальной сфере, в сферах культуры и СМИ. По мнению кондукатора, реализовать их было бы невозможно без надёжной изоляции антисоциалистических элементов, включая ограничения на въезд туристов из капиталистических стран. Румынский лидер предлагал направить в ПНР советников для содействия в решении соответствующих задач.
В Варшаве эти предложения проигнорировали – скорее всего, по совету из Москвы. Устраниться от косвенного вмешательства в развивающиеся польские события призвал кондуктора Иосип Броз Тито в ходе их последней встречи в Белграде в 1979 году. По оценке югославского лидера, такое вмешательство могло побудить Москву активнее поддерживать «античаушесковскую» оппозицию. Глава СФРЮ отметил также, что в руководстве СССР нет конкретных предложений по укреплению социализма в Польше, ибо оно всё в меньшей мере опирается на объективных аналитиков, а кроме того – озадачено последствиями исламской революции в Иране (1979 г.), конфликтом КНР с Вьетнамом и ситуацией в Афганистане.
Эти оценки возымели действие, хотя в ходе переговоров с К. Черненко в Москве в 1984 году Чаушеску предложил всем другим странам Варшавского договора выработать комплексные долговременные меры по укреплению социализма в Польше, но без ввода туда войск ОВД. Советская сторона на эту инициативу не отреагировала, и в Бухаресте сложилось впечатление (причём небезосновательное), что Москва «идёт на поводу» развития кризиса у своего западного соседа и не склонна вплотную заниматься «польским вопросом».
Ситуация в Польше затрагивалась и в ходе визита северокорейского вождя Ким Ир Сена в Румынию ещё в мае 1980 года. Стороны выразили мнение, что власти ПНР опоздали с изоляцией антисоциалистических группировок и увязли в долгах странам Запада. Поэтому, как отмечалось в тех переговорах, развитие ситуации в Польше показывает, что, чем больше её руководство будет «опираться» только на репрессивные меры, тем меньше шансов на выправление ситуации по социалистическому пути. Дальнейшие события полностью подтвердили подобного рода оценки.
Политика же КНР в отношении «просоветских ревизионистских стран» примерно с 1980 года кардинально изменилась: Пекин почти прекратил критику «просоветского ревизионизма», инициировав быстрое развитие межгосударственных отношений с Югославией (с 1977 года) и с Советским Союзом (с середины 1980-х годов). Ступив на путь реформ Дэн Сяопина, Пекин постепенно отказывается от попыток перехватить у Москвы статус социалистической державы «номер один». Соответственно, практически все события и тенденции в странах социалистического содружества комментировались в КНР сугубо информационно, без навешивания прежних идеологических ярлыков и рекомендаций порвать с СССР в пользу КНР. Соответственно, в аналогичном русле рассматривались Пекином события в Польше в 1981-м и в последующий период.
В этой связи, характерно, что китайская сторона никак не комментировала положение в Польше и в ходе визита в Пекин В. Ярузельского в 1986 году. Но сам он не преминул тогда раскритиковать сконструированный стараниями Киссинджера и компании китайско-американский альянс. По воспоминаниям Вадима Медведева (3), «Ярузельский спросил Дэн Сяопина: "Как же это понять: американцы у вас, по существу, отняли Тайвань, часть вашей собственной территории, и это вы не считаете препятствием для политических отношений с ними, принимаете руководящих деятелей США, в том числе такого реакционера, как Уайнбергер (4), развиваете с США экономические и даже военные отношения? А вот ситуация в Кампучии, которая от Китая отстоит за тысячу километров и к которой Советский Союз не имеет прямого отношения, изображается вами как препятствие для политических отношений с СССР и КПСС?" Против такой постановки вопроса китайские руководители по существу возразить не смогли».
Официальную поддержку военного положения в Польше выразили в Гаване. Такая позиция была обусловлена «полувоенным» положением на Кубе, взятой американцами в плотную политико-экономическую блокаду с 1960 года. Руководство Вьетнама ограничилось в 1981 г. нескольким публикациями в своих центральных СМИ о понимании причин, вызвавших введение военного положения в ПНР. А в СМИ соседнего Лаоса (социалистического с 1975 г.) было лишь сообщение Polska Agеncja Prasowa о введении военного положения.
Напротив, разнузданную критику политики Ярузельского (как и его предшественников с 1956 года) и роли СССР в «польском кризисе» расточало (в буквальном смысле) руководство Албании Энвера Ходжи. В Тиране официально заявляли, что введение военного положения в Польше – это намеренный шаг Варшавы и Москвы для стимулирования прозападной оппозиции, с целью последующей ликвидации ПНР и ПОРП. Активно критиковалась также политика Варшавы по «растущим заимствованиям у Запада при намеренном попустительстве со стороны советских ревизионистов и пекинских двурушников». Но по очевидным причинам, подобного рода конспирологические оценки оставались заведомо маргинальными.
В целом, следуя принципу «своя рубашка ближе к телу», зарубежные соцстраны никак не смогли и, скорее всего, не стремились повлиять на развитие ситуации в ПНР после введения там военного положения. Не в последнюю очередь, как упоминалось выше, – по причине растущей обеспокоенности их руководства возможным «экспортом» охватившей Польшу в 1980-81 гг. общественно-политической нестабильности. И, как свидетельствует череда «бархатных революций» конца 1980-х годов на фоне прогрессирующего коллапса «горбачёвского» СССР (а в Румынии – и вовсе кровавого мятежа со скоротечной казнью Чаушеску и его жены), подобного рода опасения вовсе не были беспочвенными. Только вот ничего содержательного увядающий Варшавский Договор «гибридной» (как бы мы выразились сегодня) экспансии коллективного Запада выработать не мог.
Думается, этот урок актуален и сегодня, спустя 40 лет после польских событий и 30 лет после распада СССР, когда безудержный экспансионизм западного сообщества разогревает очередную эскалацию в Европе с украино-польско-прибалтийским «наконечником копья».
Алексей Балиев
Примечания
(1) Спицын Е. Брежневская партия. М: 2021. С. 644.
(2) Там же, с. 640-641.
(3) Один из соратников Горбачёва, в 1986-1990 гг. – секретарь ЦК КПСС, завотделом ЦК по связям с компартиями социалистических стран, член политбюро ЦК (4) Каспар Уайнбергер, тогдашний министр обороны США (при Рейгане).